Форум » Между этим миром и тем » Исповедальня королевы Джейн » Ответить
Исповедальня королевы Джейн
Elizabeth Seymour: Исповедальня королевы Джейн Здесь оживают молитвы и приоткрывается тайна исповеди королевы Джейн Сеймур - любимой супруги Генриха Тюдора. Прислушаемся же к ее тихому голосу. Он вещает тайны ее сердца...
Ответов - 12
Jane Seymour: ...Опускаясь на колени и шепча молитвы, человек обращается к Богу. Но исповедуется он перед священником. Я знаю святой отец, что вы не нарушите тайны исповеди и не подставите меня под гнев сильных мира сего. Но мне все равно трудно говорить, ведь всю мою жизнь меня учили молчать и покорно исполнять все то что мне говорят, внушая что именно послушание это мой долг. Перед Богом и семьей. А еще я убедилась в том что говорить что то - очень опасно. Сколько смертей прошло у меня на глазах! Я буду говорить, а вы спрашивайте, святой отец, и мне будет легче отвечать. Моя жизнь коротка, но воспоминания - как спутанная пряжа, где мысли и чувства цепляются друг за друга тонкими волокнами страстей и нужна опытная рука, чтоб их разобрать. А знаете - я ведь умею хорошо прясть! Благородных дам этому не учат, но когда то моя нянюшка показала мне, как нужно тянуть нить из кудели и подарила веретено. Словно в детской сказке- "жила была златоволосая принцесса, уколола она палец веретеном...и умерла..." Нет, нет, я не плачу. Но я боюсь, ах, как же я боюсь! Хотя никто этого не видит. Нет на моей совести ни измены, ни предательства, но я замужем за убийцей. Да, хотя бы иногда в жизни нужно называть вещи своими именами, хотя бы шепотом , в тиши исповедальни! Не бледнейте , отец мой! Вы ведь это знаете, вся страна это знает, весь мир. Мой супруг - король Генрих VIII. А я - Джейн. Джейн Сеймур. Его очередная королева...
Jane Seymour: Да, я во многом грешна. В гордости и холодности, в равнодушии и страхе. И в нелюбви. Нас всех учили любви во Христе, но вся эта чехарда с молитвами сильно путает … Вы молчите, святой отец, и это неудивительно, я выбрала в исповедники самого умного монаха в Англии. У Вас уставшие глаза, и кажется что Вы все понимаете. Но по вашему лицу я вижу, что Вы не одобряете меня. Это не важно. Просто - выслушайте и отпустите мои грехи. Я грешна в сомнении и неверии. Нет, я верю, во все что полагается, но на самом деле мне все равно. Это словно сидишь в саду под цветущим деревом, закрываешь глаза, и по лицу шевелятся теплые пятна солнца сквозь ветки. И тебе хорошо, и ни с кем не хочется разговаривать, ничего не хочется объяснять, и ни с кем ни хочется спорить... Просто делаешь, как тебе велят, и не думаешь ни о чем… Как редко сейчас ко мне возвращается это чувство. Я словно в комнате полной огромных темных зеркал, в каждом зеркале отражается анфилада темных проемов, таинственно и страшно, и мне не удается найти ту, настоящую дверь, чтоб все это кончилось… Я замужем совсем недавно. Король, кажется, недоволен. Он уже говорил о том, что разочарован, ведь я не забеременела с первой же ночи. Иногда на это нужно время, но Генрих не хочет ждать, А разве от меня это зависит? На мне золотая корона, чепец усыпан драгоценностями, но все это может слететь вместе с моей головой… Что? Конечно, не хотела. Батюшка и матушка говорили мне о том, что подберут самого лучшего жениха, но когда эта идея пришла в голову Эдварду- ну, о короле, это было просто невероятно. Генрих заехал к нам в Вулхолл неожиданно .. У него было плохое настроение, он может быть охотился, может быть гулял, был радушно и расторопно принят всеми обитателями нашего замка, и тут-то он словно впервые увидел меня. В новом платье, с распущенными волосами я тихо появилась в проеме двери так, чтоб свет из окна превращал мои волосы в ангельское золото… Я молчала, улыбалась и тянула паузу, и все замолчали тоже. А Генрих- он не смог оторвать от меня взгляда. Да мы виделись и раньше, я же была фрейлиной у Катерины Арагонской, но кто тогда обращал внимание на девочку в глухом чепце домиком , с всегда опущенными глазами?! Нас , молоденьких фрейлин, было много, да и рядом с Анной Боллейн заметить кого то еще было непросто. А тут перед ним стояла красавица! И семья не подкачала, и отец и брат смотрели на меня с восхищением, словно не видели никогда такой златовласки … И король влюбился! Я этого добилась тогда , но душа моя была холодна… Это грех? Тогда отпустите мне и его тоже …
Jane Seymour: Мея кульпа, моя вина.. ибо много грешила я словом и делом и в помыслах своих… ..Почему я сейчас молчу, стоя на коленях на этом мраморном полу? Спрашивайте меня, святой отец, и мне будет легче припоминать мелочи, и рассказывая о них, не трогать свои черные ямы памяти, куда мы запираем то, что навсегда откладывается в душе болью и потрясением… Чтооо? Нет, нет! Я вышла замуж девственницей, и нет на моей совести плотского греха, до Генриха мое тело не знало мужчин! Да как же иначе, ведь после этого скандала с Катериной Арагонской любое сомнение в чести королевской невесты было бы губительным! И мне никогда не хотелось заниматься тем , чему мужчины придают такое значение. Да, это можно стерпеть, быть и ласковой, и покорной, но это всегда было мне непонятным. Конечно, я видела как появляются на свет котята, и мне объяснили до свадьбы, что и как я должна делать но, Господи, как же это может быть ужасно! Помолчав… - И прекрасно. И - отвратительно. И - притягательно, как страшное манящее зрелище.. Три картины встают у меня перед глазами, три сцены которые я не забуду до конца дней своих… Я грешна тем что люблю подглядывать. Всегда любила. Даже если не понимала того, что увидела сразу - запоминала до того времени, когда пойму. Никогда никому не говоря о том что видела. Взрослые даже не представляют себе, как много могут узнать маленькие девочки если они любят гулять по ночам по темным коридорам замка, и даже выходить во двор. Если бы меня тогда застукала нянюшка - всыпала бы мне шлепков! О том, как опасны могут быть эти прогулки по лунным квадратам - я и не подозревала, пока не услышала сдавленный крик, и не увидела, как ночью поволокли в конюшню новую служаночку, девушку которую взяли в услужение из соседней деревни. Их было четверо: два дюжих лакея и еще, в темных плащах.... я не узнала остальных. Ей разодрали юбку, заткнули рот; Жанна брыкалась, извивалась, мычала.. Не помню ее лица, помню только белые ноги, грудь из разорванного лифа .. и то что с ней делали мужчины. Я затаилась в ужасе за углом, и меня не заметили… Потом - не помню как добралась молча до своей спальни.. По дороге меня вырвало. Служанка исчезла, никто не говорил о ней, и я так и не посмела спросить, что с нею стало… Мне казалось, что ничего ужаснее я уже не увижу. Но это было лишь первое зрелище … Отпустите мне мои грехи, я не в силах вспоминать все сейчас, ведь главные потрясения меня ждали впереди…
Jane Seymour: Исповедуюсь вам отец мой в грехах моих и мыслях, и ночных страхах. Исповедуюсь вам в моем молчании. Говорят что промолчать когда ты видишь зло- значить потворствовать ему, но что мне было делать? Я умею хранить тайны, молчу и теперь, улыбаясь и возражая королю лишь в тех точно рассчитанных места, которые обговорены с братом. И стараюсь, чтоб тени прошлого не омрачали мой сегодняшний день. Ведь видит Бог мне и сейчас есть чего бояться. Но я уже королева. А тогда- я была всего лишь дочерью, юной девицей Сеймур. Мне тяжело о этом говорить. Это, наверное, не один грех а несколько. И это случилось не ночью, а душным летним вечером. Отец с матушкой вновь повздорили. Мать она.. она может позволить себе и рукоприкладство и расслабление в виде бокала хорошего вина.. и не только одного бокала. Они не ладят с отцом - давно, много лет. Мы с детства не слишком любили мать, она была строга и требовательна. И холодна. Я больше любила батюшку. Да, он тоже мог вспылить и взорваться как солдат, да он и был им, но его общение всегда смягчалось улыбкой, без ледяного высокомерия, без пренебрежительного равнодушия. Думаю что эту кровь Зимней Девы из злых сказок, Снежной Королевы унаследовали и мы с Эдом, оба. И то что я не люблю свою мать это большой грех. Я больше доверяла отцу, уважала его … До этого вечера. Мать задремала в кресле, пустая бутылка обещала несколько часов ее сна. Такое было уже не в первый раз. Мне хотелось немного подышать ночной прохладой, ведь день был таким жарким и длинным. И я увидела их в саду. Уже стемнело, но не настолько, чтоб я не смогла не узнать Кетрин Филолл свою невестку. И мужчину под которым.. с которым.. Она стонала полураздетая, с голой грудью, прижатая к дереву с задранной юбкой. А с нею был мой отец. И мой мир будто разбился как хрустальный шарик. То что эта потаскушка делала, шокировать меня не могло, но с КЕМ!!?? Как он мог? Это же жена его сына, почти дочь! Все это могло произойти где угодно, но не у нас, не здесь! Они не заметили меня, они были точно пьяные, одержимые телом в этот летний вечер, и потом когда я старалась уверить себя что это было лишь видение душной ночи, бред- все таки не смогла. Я стала замечать то что знали по-видимому все, кроме матушки и брата. Как Кетрин смотрит на сэра Джона Сеймура и как он смотрит на нее, как позволяет себе пощупать ее в коридоре, наспех, думая, что никто ни о чем и не догадывается! И дикий скандал, который был потом. Мое первое сватовство расстроилось, Кетрин сослали в монастырь, но мы все сделали вид что ее и не было, что Эд никогда и не был женат и ее дети… а чьи они по крови эти дети? Лучше не думать, лучше молчать. Это грех трусости и скрытности и я каюсь в этом Всемогущему Богу нашему. Мое сердце постарело после этого, и я думала тогда что ничего более этого потрясти меня не сможет. Как же я ошибалась! Я расскажу вам о этом завтра, святой отец… ..если посмею
Jane Seymour: Мне хотелось бы отправиться в паломничество. Маленькое, в один их загородных храмов, всего на несколько дней. Как и любой королеве в этой стране мне нужно молить Мадонну о сыне. Не уверена, что эту мысль поддержат мой брат и мой супруг, но иногда мне кажется что если я позволю себе возразить , настаивать на своем - моя воля будет сильнее всего на свете. Эта мысль пугает и заставляет еще сильнее сдерживаться и молчать. И скрывать свои мысли от всех кроме вас , святой отец… А еще мне кажется, что я умру. Совсем скоро, пока еще молода и красива. Не знаю, откуда это чувство. Может быть это только блажь, детские фантазии? Вы молчите ? Да, да я понимаю… я сейчас.. соберусь с духом. Если Господь призовет меня к себе, я должна предстать перед ним с чистой душой, без страхов и тревог. Я хочу рассказать вам о то что камнем лежит на душе. Но знайте, если вы посмеете нарушить тайну исповеди, вам не будет прощения н на том свете ни на этом. Я откажусь от своих слов и обвиню вас в клевете! …бессильно опускаясь на колени- Но я знаю что вы так не сделаете. Иначе не говорила бы вам. Не доверяла бы тайны самой знатной семьи Англии. Вы знаете, за что казнили Анну Боллейн? Это страшная история и там много всего, зло облепило ее как черное кружево . Но никто не знает, была ли она виновна в самом страшном грехе? В кровосмешении со своим братом. Я грешна за мысли свои, за то что думаю. Нет- твердо знаю! Если бы лица умели говорить без слов то эта песня звенела бы над всем королевством! Я видела , как они смотрят друг на друга, как дотрагиваются друг до друга, как сплетают пальцы под столом. И так было всегда с детства. И всегда они были рядом, вдвоем и никто больше им был не нужен! Я видела, как он смотрел на нее, когда ее выдавали замуж за другого мужчину! И как повел себя со своей женой, насколько мешала им невестка. Я знаю что они ночевали вместе в их доме в Лондоне, служанка донесла это мне почти сразу, рассказала и о простынях и о ванне… Я видела их здесь, во дворце в одном из коридоров, когда брат, откинув сдержанность пылко целовал свою сестру! ..устало- Мне было так больно и страшно за них. Мы родственники . Я ведь любила их обоих и люблю, но инцест- страшное преступление… - Нет вы не поняли . Это не Боллейны. Не Джордж и Анна. Тайные любовники это Сеймуры, Эдвард и Лиз Мои брат и сестра.
Jane Seymour: Вот я и сказала вам самое тяжелое, что мучило меня. Вчера. То что вы не слышали, то что вы не знаете. Мне стало легче, намного спокойнее, словно я плыву по реке полной затаенных , опасностей и водоворот уже позади. Хотя если быть честной, брака с Генрихом нужно было бояться больше чем наших семейных тайн. Ведь вся история его бывших жен прошла перед моими глазами. Как большинство девиц из самых знатных семей страны, я бывала при дворе с ранней юности. И служить фрейлиной начала при королеве Екатерине Арагонской. И не одна. Джейн Паркер и Мери и Анна Боллейн, все мы были когда то, молоденькими фрейлинами. Придворные дамы , почти девочки, хотя при дворе взрослеют рано. У каждой из нас спрялась своя судьба. Анны уже нет на свете, Мери удалена от двора, а Джейн моя фрейлина. Королева тоже умерла. Я любила ее. Екатерина была добра к нам, к своей свите и относилась ко мне теплее родной матери. Мы обе очень набожны, но я прячусь в молитвы как в доспехи, а для нее в мессе открывался целый мир. Поднебесье, преддверие рая, куда моя госпожа несомненно попала. Более терпеливой и благородной дамы я не встречала, ни тогда, ни потом. Я была серой мышкой, в этом тяжелом чепце домиком, с всегда опущенными глазами, и король меня просто не замечал, в упор не видел. Да он и не сдерживался и никогда не заботился, о том что у его вспышек гнева и злобы есть зрители. Королеву было жаль, но пока просто менялись любовницы, одна за другой, все еще было печально, но терпимо. Зато когда Анна Боллейн нацелилась на ее место и смогла выгнать нашу госпожу из ее дома, сломать ей жизнь…тогда я возненавидела Анну. Она этого не знала. Никто не знал. Времена были непонятные, смутные. Боллейны правили, расправляясь со своими врагами, страну лихорадило от новых законов. Родители забрали меня ненадолго домой, посмотреть куда ветер дует и что вообще творится при дворе. Я же знала тогда , чувствовала что я вернусь. И то что отмщу Анне. Не знала как, не знала даст ли мне Господь такую возможность, но она была человеком который заслужил умереть. Хотя и не мне выносить приговоры… Отпустите мне грех этой ненависти
Jane Seymour: Я хотела рассказать вам, как я отомстила королеве Анне. Но это потом… чуть позже. Знаете, святой отец, я очень боюсь родов. Что то подсказывает мне что я заплачу жизнью за исполнение главной мечты Короля. Столько женщин умирают в родах! Да.. конечно, вы не знали… я беременна. Теперь я знаю это наверняка. И хочу очистить свою душу перед родами. .или перед кровотечением, ведь не доносить ребенка еще более опасно. Я никому еще не говорила о этом, и в таком признании нет нужды, все и так скоро узнают, и будут беречь меня как муранскую вазу… Беречь, защищать и ждать… Мой живот будет расти, все тяжелее будет двигаться, я буду все некрасивее, а потом пробьет мой час. И я стану или Матерью Короля, королевского наследника или живой покойницей. Но не этого я боюсь сейчас.. вернее боюсь, но не о этом сожалею… …мне никогда не нравился Генрих. Все считают его первым красавцем королевства, но я вижу толстого, рыжего мужчину с подозрительным взглядом. Конечно, я вам этого не говорила. У меня холодное сердце. Но… есть тут, при дворе один мужчина, при котором оно бьется чаще. Мы разговаривали всего несколько раз- при свидетелях, и никто, никто на свете не знает как перехватывает мое горло, когда я на него смотрю. И он сам не знает. И не узнает конечно, никогда. Просто эта иллюзия- хрупкая, как крылья стрекозы и нежная как капля росы на лепестке розы- у меня еще есть… И я не прошу за это прощения. Это не грех. Это предчуствие греха, которому я никогда не дам свершится. У него такие глаза! Серые, большие, умные! Вот как и у вас святой отец! Не бойтесь! Ведь никто не узнает эту тайну испроведи…не правда ли?
Jane Seymour: -Я все думаю, святой отец, о том что вы мне сказали. Что есть грех а есть преддверие греха. То - что само по себе может быть и не преступно, но на грани зла, и готовит нас к нему. А еще вы говорили что нет грехов больших или маленьких, то что осознаешь и в чем каешься- все очень важно… Я хочу рассказать сейчас о своей первой стычке с королевой Анной. Анной Боллейн. После визита короля к нам в дом, я по его желанию была возвращена ко двору. Для знатной женщины там возможно лишь одно место - фрейлиной в свите королевы. Даже если эта королева –моя ровесница, моя ровня, такая же бывшая дама Екатерины Арагонской как и я сама. Анна конечно неузнаваемо изменилась. Ее красота стала еще ярче, а дурной нрав развернулся в полную силу. Вспышки ярости, которых остерегался сам король, приказы о ссылках и даже казнях. Ее боялись. Почти все. И ненавидели и восхищали и презирали- но во всем этом я разобралась намного позднее. Пока же первое что я получила при дворе- это беседу с королем с глазу на глаз. Тюдор играл рыцаря встретившего Прекрасное и чистое Видение, и похоже сам во все это верил. Он не позволил себе тогда ни одного приземленного слова, был почтителен и подарил мне- умолял принять!- медальон со своим портретом. Разумеется, и отец и брат были в курсе этой сцены и одобряли ее. Генрих даже пообещал мне что будет, видится со мной наедине- только в их присутвии, дабы блюсти мою честь. Все это было проведено втайне от его супруги, но мне стало понятно, что зенит Анны позади. Правда она о этом еще не знала. Многочисленные беременности и неудачи в этом расшатали ее нервы и достаточно было пустяка… -Да! Я знала. Я прекрасно понимала как на нее может подействовать медальон с портретом ее супруга, подаренный им другой женщине, и не стала его прятать. Это была разведка боем, и хотя я стояла там смиренной овцой, этот бой Анна проиграла. Она сорвала с моей шеи эхто злосчастное украшение, бросила медальон в угол и в ярости убежала а я стояла склонив голову и старательно удерживая на лице расстроенное и виноватое выражение. На самом деле мне было все равно. Я почему то не боялась. Было немного любопытно- и все. Так тогда нужно было поступить, ради будущего, ради влияния семьи, и я сделала все как надо. И не жалею о этом. Если и есть на мне грех разбитого сердца другой женщины- то не за это…
Jane Seymour: -Мне немного нездоровилось, святой отец. Пришлось полежать несколько дней в постели. Мне не хотелось вас беспокоить. И не хотелось, чтоб мою исповедь могли услышать. При дворе столько ушей! Но лежа в постели , в отчаянном желании сохранить свое дитя я много думала. В тайниках моей души столько теней! Это ведь только кажется, что ты ни в чем не виноват. Пока не начинаешь каяться и пока не начинаешь думать и вспоминать… Анна Болейн погибла не только потому, что была злобной стервой приговорившей многих к смерти или изгнанию. Король разлюбил ее оттого, что у них не было сыновей. Это все знают. Но ее последняя беременность окончилась выкидышем и я в этом замешана. Генрих Тюдор пригласил меня на свидание в одну из самых красивых комнат дворца. В зал Гобеленов. Мы тихо разговаривали. Не помню о чем. Что то невнятное, неважное. Когда так говорят глаза- слова уже не нужны. Мы стояли совсем рядом, наши дыхания смешивались. Король наклонился и поцеловал меня. В этот момент в комнате появилась его жена. Боже, как она кричала! Она ударила бы меня если б могла! Тяжелый живот помешал. Я ускользнула за высокий резной стул но все видела. Перекошенное лицо беременной женщины, то как она хватается за живот. Пятно крови на ее юбке. Ее подхватили под руки, напоили водой, увели, а ночью произошел выкидыш. Скажите мне –я виновна в этом? Не молчите! Скажите что этот грех не отразится на мне, на моем будущем ребенке! Отпустите мне его, святой отец! Не молчите так!
Jane Seymour: - я никогда больше не приду в исповедальню. В эту клетку. Когда ты преклоняешь колени в темноте и тесноте и говоришь, не видя лица того, кто внимает твоим самым сокровенным тайнам! Сквозь перелет окошка виден только силуэт, капюшон рясы надвинутый на лицо, и любой может спрятаться под этой оболочкой. Я исповедовалась не вам, отец мой. В самый тяжелый момент моей душевной жизни, когда я приехала в собор, вас там не было. Вы были больны? Мне об этом не сказали. И я вывернула душу, не удержалась перед чужим человеком. Священослужителем. Я рассказала ему лишь о грезах, но и это могло стоить мне жизни. Если б под рясой спрятался сам Тюдор- ничто б меня не спасло. Ни мой живот, ни моя невиновность. В соборе мне стало дурно. Очнувшись, я вернулась во дворец. Думая о том что никогда не смогу никому доверять. И даже вам. Словно тень смерти летает надо мной, и только промоина в вечерном облаке- как вход в Царствие небесное- укрепляет мою душу. Как вы думаете, королева Джиневра и Ланцелот попали на небо? А Изольда, жена короля Марка и Тристан? Неужели им был уготован ад? За что, за слияние тел? Или души? Я ношу ребенка короля. Уже третий месяц. И в моей жизни не было горя, но и не было счастья, горького, и ослепительного - кроме тех нескольких минут, о которых никто ничего не узнает.
Jane Seymour: -Вы здоровы, святой отец? Я так давно у вас не была… Опускаюсь на колени. -Исповедуйте меня здесь, чтоб я видела ваше лицо. В исповедальне жарко и душно, мне это сейчас не на пользу, ведь я ношу королевского сына. Если конечно это сын, о чем я каждый день молю Господа. Безмерны милости его. Вы слышали? Меня хотели убить. Одна из моих фрейлин сошла с ума и подсыпала яд в бокал. А другая - спасла. Попробовала воду со льдом, которую мне несла и сама чуть не умерла. Я спасла ее противоядием, достававшимся мне от отца, упаси Господь его душу. Но я всегда буду помнить, кому я обязана жизнью. И врагов своих не забуду. Я не мстительна святой отец, но простить- значить забыть, а забыть- значить умереть… ..что делать с этой дамой я не знаю. Разумеется, я не пошлю ее на плаху. Но она безумна и опасна. Пусть ее судьбу решает мой брат. Совсем скоро, через полгода мне рожать. И чувствую я себя сейчас неважно. Мне тревожно и все кажется , что родов я не переживу. Вы слышали о проклятье Анны Болейн? О этом шепчутся слуги в коридорах и придворные дамы на балах. О том, что я заплачу жизнью за рождение ребенка Тюдора. Я готова к этому и мне почти не страшно. Помолитесь со мной святой отец, за мою грешную душу…
Jane Seymour: Говорят, Катарина Арагонская исповедовалась каждый день перед своей первой гибелью. Это было когда Генрих сменял ее на молодую. Вторая кончина застигла старую королеву в мокром замке на болотах. Как я сейчас ее понимаю святой отец! Видите- мне трудно лишний раз встать с кресла и я не могу выстоять даже короткую мессу. Живот тянет к земле, и не знаю что в нем - жизнь ребенка или моя смерть. Почему я говорю так? Есть причина. Вы знаете, о чем говорил весь Лондон в день казни Анны Боллейн? Вы опустили глаза. Да, это запретили упоминать при мне, и все же я знаю. Я видела это- и неважно что меня там не было телом. У души тоже есть глаза. Это был день моего торжества. День помолвки, день бракосочетания- что именно это будет не знал толком никто- все это решал только король, и так как ему вздумается. Но мои покои были заполнены служанками и швеями, завалены рулонами ткани, кружевами и ларцами с подарками. Спешно доделывалось приданое, укладывались сундуки новобрачной, дошивались дорогие наряды. И в тот миг когда дошивали подол пышной юбки затканной золотом и прогремел выстрел из пушки. Все в комнате застыли. Все знали- и я тоже, это значило что темноволосая голова Анны упала на помост, со стуком, как мячик, рассеивая алые бусины живой крови. И в эту минуту почти все в комнате опустились на колени. Может быть передо мной, а может-просто помолится за казненную, хотя бы перекрестится тайком. Я застыла в центре комнаты как статуя Богоматери без младенца- , в золотой парче и бледная как мрамор. Ничего не чуствовала, ни о чем не думала и даже не боялась. Страх запоздал, он не пришел, и потом когда мне рассказали торопливым шепотом о словах сказанных женщиной, которой пришлось взойти на эшафот лишь потому, что король пожелал жениться на мне. Я не поверила Анне Боллейн тогда, пожала плечами, но забыть ее слова не смогла. «Пусть будет проклята та что займет мое место, пусть умрет в родах! И ребенок ее пусть умрет!» Не знаю- правда ли это, говорила ли она так? Но сейчас готова отдать свою жизнь в муках и без сожалений, лишь бы мой ребенок был жив....
полная версия страницы