Форум » Между этим миром и тем » Башня Элизабет » Ответить
Башня Элизабет
Elizabeth Seymour: ...Небо темнеет. Линия горизонта уже не полыхает красным огнем Заката. Его свечение все слабее, оно тает, и мне все труднее разглядеть в наступающих сумерках заснеженную даль... Как обманчиво человеческое зрение, выдавая желаемое за действительное; выдавая каждую темную тень на серой подкладке снегов за твой силуэт, устало бредущий по дороге, что ведет к нам, домой... Я знаю, что это самообман. Но кутаясь в теплый меховый плащ, я продолжаю вглядываться в сгущающуюся темноту, в надежде, что не ошиблась; в этот раз - не ошиблась! И это действительно ты! Надо идти, спуститься с крыши этой обдуваемой всеми ветрами башни. Опять стемнело, и больше мне ничего не увидеть... В погребе замка тяжело стонут дубовые бочки сладкого вина - неужели нам его больше никогда не пить вместе?! В коморе созревают круги пышного ноздреватого сыра - неужели нам с тобой уже не наслаждаться его изысканным вкусом?! В камине весело трещат поленья - но мне нет дела до излучаемого ими тепла! На резном дубовом столе - лежит толстая книга написанных тобой сказок... У меня нет сил их читать для себя! У меня больше нет сил! И я, заливаясь слезами, устало опускаюсь в твое пустое, оббитое пурпурным бархатом кресло, в котором ты обычно сиживал у огня долгими вечерами и ночами со мной. Ты - в кресле, а я - у тебя на коленях! Привычно - только протяни руку - кружки с горячим пряным глинтвейном - они давно опустели! В углу бьют напольные часы - как прозрение! Как пульсирующая боль в висках. Все обитатели замка спят. И только у меня - бессонница. Она была моей лучшей подругой все дни - когда рядом был ты! И треск огня в камине, и подогретое вино, и сказки из твоей Белой Книги Туманов, и поцелуи, и тихий шепот "Милая", "Любимая" "Ты прекрасна"! Почему я не растянула то время ? Почему так бездумно радовалась ему, не думая, что оно может закончиться, что самым прекрасным минутам суждено когда-нибудь прерваться?! Почему не запомнила каждый вздох,каждое слово, каждый взгляд, чтобы наслаждаться ими сегодня, в час горького отчаянья и неизмеримого одиночества?! Чтобы перебирать их, как драгоценные жемчужины на ожерелье ?! Как не почувствовала? Как могла отпустить тебя? Как могла не сберечь того, что было?! Неправда! Я слышала злое, завистливое завывание ветра за окнами, когда твои губы касались моего виска и губ, а пальцы перебирали мои волосы; я чувствовала, что час расставания близок! Но не думала, не предполагала, что он придет! Придет так скоро и будет так необратим... Что выпавший снег заметет все твои следы - не найти! Что твое тепло начнет остывать в этих уютных комнатах, где мы были счастливы! Вот почему каждый вечер я поднимаюсь на плоскую крышу замковой башни и смотрю, смотрю вдаль - не замаячит ли в закатных лучах солнца твой силуэт; не вспомнишь ли ты эту дорогу, ведущую к нам домой. Не знаю, кто изгладил обманчивыми словами твою память, кто остудил холодными ветрами твое сердце, кто подливал масла в огонь, упрекаяя тебя, что уж слишком ты стал не таким булатным; кто нашептывал "Забудь! Забудь! Этот мир не твой, и та, которая в нем - всего лишь мираж, иллюзия! Всего лишь строка, а не живое имя !" Но я прижимаю руку к груди - и слышу стук своего сердца - как еще совсем недавно - твоего! И понимаю: я - реальна! Этот мир - реален, потому что, раз в нем можно любить - значит, в нем можно и надеяться, и верить! А Вера, Надежда и Любовь способны творить чудеса! Кто обладает ими - тот живет реальной жизнью - в этом мире или в том - не имеет значения! Для того грани между этими мирами стираются, и он может скользить по ним, и Верой, Надеждой и Любовью творить новую реальность! Пусть же они сотворят для меня еще одно Чудо - приведут тебя к моему сердцу! Приведут тебя домой, Милый! Донесут до твоего слуха тихий звук моего голоса: "Я, как и прежде, люблю! Я как и прежде , жду тебя!"
Ответов - 9
Elizabeth Seymour: Сегодня впервые, за то время, что тебя нет со мной рядом небо на до мной прояснилось и сквозь серые, нависшие над Вулфхоллом тучи пробились осторожные, холодные лучи зимнего солнца... Я поднялась перед обедом на крышу башни, чтобы подышать свежим, морозным воздухом, чтобы увидеть нечто большее, нежели стволы деревьев, стены замка и серую крышу неба над ним. Я задыхаюсь, когда не вижу линии горизонта, когда моим глазам не открывается панорама, вид на дальние поля, теряющиеся в сизых снегах и дорога, убегающая вдаль, по которой ты ушел... Я стояла, словно занемев, вслушиваясь в завывание ветра в печных трубах, спрятав руки в широкие раструбы обшитых лисьим мехом рукавов и ощущала вселенскую пустоту внутри себя, сожженную равнину, по которой злой ветер перекатывает клочья пепла - все что осталось от моего бедного сердца, и соленую едкую пыль - то, во что превратились мои слезы... Больше нет сил страдать. Просто нет сил! Теплые руки обняли со спины, как часто обнимал ты. Я вздрагиваю и поворачиваюсь, на миг озарившись сумасшедшей , невероятной надеждой, что пропустила тебя, что не увидела, как ты подошел к замку, не заметила, а ты - здесь! Ты - пришел! Ты - вернулся! Нет... Это Томас. Наш брат. Он приехал из Лондона после недели отсутствия. Его все считают авантюристом, задирой и дамским угодником, кто-то откровенно недолюбливает, кто-то опасается его влияния при дворе и острого языка... Но он мой брат. И он добр ко мне. И я люблю его таким - каков он есть, поскольку Томасу не чем меня обидеть, и ни к чему... С той лишь разницей, что его люблю - как брата. А тебя ... совсем по-другому. - Томас, как хорошо, что ты здесь! - Это все что я могу сказать перед тем как бросаюсь в его объятия и рыдая, рыдаю, рыдаю... - Его больше нет. Он ушел. Он больше не вернется к нам. Ко мне. И я слушаю его слова утешения, исполненные мужской логики и доброты. И на сердце становится легче. Боль отпускает, и я успокаиваюсь, чувствуя, как слезы замерзают на ресницах и щеках холодными льдинками. Веду Томаса вниз, где тепло и трещит огонь, угощаю горячим вином и шипящим, прямо с вертела, куском свежей оленины - охотничьего трофея Генри, и слушаю увещевания Томаса, его слова о том, что теперь надо всем нам, Сеймурам, держаться вместе, только так мы выстоим и не потеряем то, что обрели... А мне - жить дальше, потому что другого способа превозмочь даже самую горькую боль никто еще не придумал в Подлунном мире... К вечеру Томас возвращается ко Двору, замок смолкает и пустеет... Снова за окнами собралась ночь, снова поля укрыты мглой... Но прежней тоски и безысходности на сердце как-то больше нет... Боль улеглась, как позавчерашний снег, словно кто-то сточил ее острие... И я, чтобы развлечь себя, открываю Белую Книгу Туманов, исписанную твоим острым аккуратным почерком и начинаю читать одну из твоих сказок, написанных для меня совсем недавно, этой осенью. Но мысли мои далеко... Надо жить дальше, как сказал Томас... Что бы не случилось, надо жить дальше, а время все само расставит по местам...
Elizabeth Seymour: Час за часом отдаляет меня от тебя, день за днем... Я со страхом думаю, что не успею и глазом моргнуть, как счет пойдет на недели - уже пошел, а потом на месяцы... А потом наступит весна и лето... В саду за Вулфхоллом расцветут и созреют вишни, в полях вокруг замка заколосится пшеница... Как странно думать, что тебя здесь больше не будет, что я не услышу твоего голоса и быстрых шагов на ступеньках лестницы, не услышу " Привет, милая! Я уже здесь!"... Будут проходить дни за днями и боль отпустит совсем. Останется только светлая грусть и воспоминания, останется наш дом и шорохи в нем, напоминающие твои слова и шаги! Останутся твои сказки в Белой Книге Туманов и твой образ в моем сердце. Останутся те несколько строчек, написанных твоей рукой к Новому году для меня, преодолевшие мили расстояния под крылом почтового голубя... Об этом думать невыносимо! Но я радуюсь, что ты здоров, что ты - жив, что ты где-то есть! И глядя на осколок Луны ты вспоминаешь обо мне, как делал всегда! И глядя на гладь воды - ты вспоминаешь меня... И может быть, случайно, иногда, я приду в твои сны и ты проснешься и уже не уснешь до утра, укоряя себя за то, что ушел так стремительно и так необратимо, что перечеркнул все, что мы создавали вместе, и все, что связывало нас! Все, о чем ты говорил, что было дорого и важно для тебя! Милый! Если ты желаешь повернуть эти несколько дней вспять - поворачивай! Если ты хочешь вернуться - возвращайся! В этот мир, в этот дом, в мое сердце, в котором умещается не только боль, но и любовь к тебе! Снова смеркает, и ветер воет с удвоенной силой, и я кричу в пустоту сгущающейся ночи, в холодное пространство! Я кричу, кричу твое имя! Пусть слуги и домочадцы думают, что я сошла с ума... Ты не можешь не почувствовать, что я зову тебя. Ты не можешь меня не услышать! И если ты слышишь - хоть тенью, хоть призраком - возвращайся сюда! Я смогу жить дальше. Я буду жить... Но так не хочу жить без тебя!
Elizabeth Seymour: Бессонница- вечная спутница тех, кто находится в тревогах, сомнениях или волнениях. Она может быть самой сладкой подругой, продлевая часы нежности, любви и свиданий а может быть ядовитой змеей, что отравляет густую спокойную ночь за окном, превращая ее в драконье гнездо... Мне не спится, и лучшее средство от этого - теплое молоко с медом или ромашковый чай, или мятный... Но подниматься с нагретой постели совсем неохота. Спускаться пустынной , сумрачной лестницей вниз, в холодный зал, пересечь его и не менее темным коридором, практически на ощупь пройти в кухню... Затем подогреть молоко в еще неостывшей золе камина, смешать его с ложкой летнего золотого меда. Выпить и снова преодолеть пустынный путь в спальню... Это настоящий подвиг, и я на него не решусь, как и не стану будить прислугу. Завтра, чтобы развеяться, прикажу заложить экипаж и отправлюсь в Лондон, чтобы отвлечься от серых стен Вулфхолла, одинокой башни с плоской крышей и созерцания пустоты. Надо гнать прочь эту печаль, это отчаянье, эту безысходность. Может быть - пройтись по лавкам, торгующим тканями и заморскими диковинками, может быть... "Завтра будет новый день, и Божья милость ко мне обновится!" - Вспоминаю строчки псалма и внезапно ощущаю, как веки тяжелеют и в ушах перестает звучать реальность... И мне кажется, что тело становится почти невесомым, легким, словно растворяется в теплых объятиях любимого. Ночь берет свое, и я засыпаю...
Elizabeth Seymour: Отчего-то на сердце легко, Хоть ударили снова морозы... Отчего-то тепло и светло. Не дрожат на ресницах уж слезы. Может чувствует сердце -весна Долгожданная не за горами, Может чувствует сердце - она Вновь его отогреет лучами! Круглой ягодой омелы Стала боль из иголки колкой... И распахнуты снова Миры Где уже не летала столько! И опять, как в истории той - Есть могу, и любить, и молится... В небесах парить журавлем, А не жаться в руке синицей. Потеряла-приобрела - Этот жизненный круг неизменен. Нет без худа на свете добра. Каждый горький наш опыт ценен. Отчего-то на сердце легко. За окном собирается вьюга... Я простилась с Любимым вчера.... А сегодня я встретила Друга.
Elizabeth Seymour: Я смогла. Смогла сделать то, что еще неделю назад казалось мне невозможным. К чему не решалась притронуться рука, и на что не давало добра мое сердце, вернее - то, что от него осталось - разрозненные красные лоскутки, кое-как скрепленные острыми булавками, пронизанные иголками и наполненные битым стеклом, острые края которого то и дело прорывали тонкую атласную ткань моего сердца, искромсанную и сметанную на быструю руку, чтобы не сойти с ума от тоски и отчаянья... Но сегодня я смогла. Закрыла твою книгу Сказок и положила на полку книжного шкафа - теперь виднеется только корешок - среди многих других. Ее страницы уже не раскрыты передо мной, чтобы снова и снова напоминать мне - ты все еще здесь, в этом доме, в этой комнате, в этой книге... Собрала все твои письма, все твои послания, исполненные любви и нежности слова, рисунки и стихи, которые ты всегда присылал мне. Собрала, и заложив засушенными цветами сиреневой лаванды, перевязала лиловой ленточкой и положила в резную шкатулку. Они не будут больше лежать на виду, как постоянное напоминание о твоей любви, о тебе, о нас... Мои руки больше не дрожат, а глаза не застилают слезы. И я с удивлением отмечаю, что куда-то, мало- по-малу исчезают острые иголки, скрепляющие рваные края атласных лоскутков моего сердца. Они срастаются, бесшовно, словно никогда и небыли рваными... Словно на них кто-то каждый раз льет волшебный бальзам утешения, смазывает грубые рубцы и они исчезают и разглаживаются под каплями этого целебного эликсира. И сердце снова становится сердцем. Живым, стучащим, способным наполняться, мечтать и любить... Способным жить без тебя. Твое имя, твой портрет - все это я убираю в шкатулки и коробочки, связываю попарно и ложу на полку красного дерева - где уже лежит все, что связано с тобой. Я не делаю только одного. Я не выбрасываю ничего из этого. Не забываю. Не оставляю просто так, валяться и припадать пылью. Ты был в моей жизни и ты навсегда в ней останешься, как светлое воспоминание, как теплый луч, который касался меня все эти дни и месяцы. Но мысли о тебе больше не будут меня ранить, обжигать до боли. Они будут меня греть мягким и добрым теплом. Зачем кому-то рассказывать о том, что нас с тобой связывало?! Зачем кому-то говорить, что мы вышли с тобой из мира мечтаний и одной ногой стояли в мире реальном, за стенами этого замка?! Зачем кому-то доказывать, что пока ты был здесь - мы были нужны и важны друг-другу, что мы дорожили нашим общением, нашим единением и нашими отношениями?! Зачем кого-то убеждать, что и все, что было здесь - было для тебя важным и дорогим ?! Я это знаю. Ты это знаешь. И этого достаточно. "Люблю тебя! Люблю не смотря ни на что. И вопреки всему. Даже вопреки тому, что я должен уйти. И пусть другие остаются в своих догадках и домыслах. Их право!" Я же благодарна тебе за то, что ты Был в моей жизни. Что ты сейчас где-то Есть. И я молюсь о том, что ты Будешь. Жив, здоров, невредим и счастлив. И потому я с легким сердцем могу сказать тебе сейчас: Люблю тебя. И всегда буду о тебе помнить. Но больше - без боли, без тоски, без сожаления. Пусть будет благословен Твой Путь по Твоей жизни. А я - я буду идти по Своей. Буду радоваться солнцу, приближающейся весне! Буду бережно хранить этот замок, и все что в нем, заботиться о его обитателях! Буду открываться встречам с чудесными людьми - старыми и новыми друзьями. Они исцеляют меня. Вселяют надежду и оживляют, вдыхают жизнь в мое сердце. И я так благодарна им за это! И она - Жизнь - продолжается! Будь благословен, мой милый! С любовью, Элизабет
Elizabeth Seymour: Сегодня все замело снегом. Снег вокруг, и его так много.... Что будь он манной кашей, как в старой немецкой сказке - ею можно было бы накормить всех бедных и бродяг, которые найдутся в Англии... Но это - всего лишь холодный, хоть и красивый белый снег... Ветер завывал всю ночь, и на утро. Когда я поднялась на башню, то увидела бескрайнюю белую равнину, исчезающую в серой дымке... ей небыло конца и края... Этим утром кое-что произошло. К нам прибилась собака - огромный, мохнатый черно-рыжий пес - такой мощный и большой, с такими сильными лапами... Просто удивительно, откуда он взялся? Неужели кто-то выгнал его? Или он сам сбежал от злых хозяев? Я велела впустить его в зал, чтобы он обогрелся у камина и накормить. Моя служанка Мардж боялась, как бы бедное животное не страдало какой-нибудь болезнью, или не дай бог, не укусило меня... Но у него были такие добрые и грустные глаза, что я только улыбнулась в ответ на высказанные Мардж страхи. Пес поел с аппетитом и растянулся у камина, на плоеной подстилке, жмурясь от мерцающего огня и удовольствия. Ну вот... у меня появился друг. Он не станет задавать глупые вопросы, как Мардж и подначивать, как Томас. И уж тем более, не станет притворяться и лицемерить, как Джейн или язвить , как моя невестка, Анна Стенхоуп. Да... еще не покинет меня, как Эдвард... К слову, визита в Вулфхолл ни одного из них сегодня я не ожидала. Но, ближе к вечеру, все таки, неизвестно как, через снежные заметы прикатил Томас. Брат, очевидно , находит определенную прелесть в уединенных вечерах старого отцовского дома. Он не часто балует меня своим вниманием, но уж когда бывает - мы поднимаемся в уютную комнатку с камином, которая в башне и пьем старый эль. Вернее - пьет он, а я цежу целый вечер эту кружку, и когда мы прощаемся - то в ней все еще остается добрая половина. Глядя на пса он спросил меня - откуда появилось это мохнатое рыжее чудовище, и как я его называю. - Сегодня утром прибился в Вулфхолл. И я не знаю, откуда он взялся, Томас. Слуги говорят - в окрестностях такого не видели... Может быть - сбежал из Лондона... А называю его... - я на минуту задумалась ... Тюдором. Он такой же рыжий и огромный, как и наш король. Томас расхохотался, а затем сказал, что за такие шутки можно лишиться минимум королевской милости - максимум - головы. Так что собаку стоит переименовать как-то иначе, поскольку Сеймурам этого никак не надо. Я притворно удивилась. - Анна Болейн, помнится, в свое время, назвала охотничьего пса Вулси, и подарила его французскому послу, Кастильйону. Никто и не думал тогда, что это не вежливо по отношению к кардиналу Англии! - Тебе нравится имя Тюдор? - спросила я у растянувшегося у огня моего рыжего гостя? Пес удовлетворенно прикрыл глаза и ласково прорычал. - Или ты хочешь, чтобы тебя звали как-то иначе? - снова спросила я. Тюдор три раза громко гавкнул, как бы протестуя против переименования. Томас в полном недоумении переводил взгляд с меня на собаку и обратно, на меня. - Лиз, ты уже начала с собаками разговаривать! Тебе пора перебираться в Лондон, ко двору. Твоя родная сестра - королева Англии! А ты заточила себя в этом замке, солишь грибы вялишь мясо, варишь варенья и делаешь творог... Одним словом - живешь - как простолюдинка! Все твое развлечение - это созерцание линии горизонта с крыши башни да чтение этих историй, которыми тебе Эд мутил голову; и вот... дожилась... разговариваешь с собаками! Да еще и называешь их именем здравствующего короля Англии! Будь я Тюдором .... Я бы на его месте.... обиделся!- завершил Томас и снова расхохотался. - Я конечно, не был так близок с тобой, как Эд, но меня беспокоит твоя жизнь не меньше.- добавил он. Брат в чем-то прав... Вернее - во всем. - А ты приезжай почаще сюда, и мне не будет грустно. - Ответила я. - Ооооо, Лиз... Ты , конечно, прелестна! И твое общество великолепно. Но знала бы ты сколько при дворе и в Лондоне соблазнов, искушений, сколько женщин... (Равно как и мужчин! - Тут Томас многозначительно посмотрел на меня) - Жизнь в сельской глуши - не для меня. Я этого не вынесу. А тут еще и пес по имени Тюдор! Самоубийство! Так что... решено. Братским повелением я наказываю тебе собрать свои вещи и сегодня же ты поедешь со мной в Лондон, ко двору. - Тоном, не терпящим возражений произнес Томас. - Собственно - я за этим сегодня и приехал. Забрать тебя. Ты нужна Джейн, а то Анна ее утомляет несколько. ( Чего обо мне не скажешь!) И кроме того - ты же родная кровь! - Без Тюдора я не поеду. - произнесла я то ли в шутку - то ли в серьез. - Хмммм.... И где он будет жить? В покоях у Джейн? - Поинтересовался Томас. Идея ему ,очевидно, понравилась, потому что он с оживлением продолжил, все время смеясь: - Представь только! Утром Джен кричит: Тюдор! А к ней бегут и король и твоя рыжая псина! Томас глотнул эля. - Все, собирайся! Утром и отправимся. А рыжего Тюдора оставишь тут, пусть стережет Вулфхолл! Я все сказал. - Давясь смехом заключил он. - И не дуйся! Ты еще не знаешь, какие перспективы открываются родной сестре королевы Англии! Он медленно поцеловал меня в лоб и пробормотал себе под нос: - Н-дааа, кажется, я понимаю Эда. Ты и правда, словно не наша сестра. Словно - не родная. Он сбежал от тебя... Но от себя еще никому убежать не удавалось....
Elizabeth Seymour: За окном моих покоев в Уайтхолле падает пушистый снег... Сквозь витражные вкрапления он кажется разноцветным и искрящимся, а не уныло-белым... Как только заканчиваются Новогодние праздники - белый снег теряет для меня свою привлекательность... Но не сегодня. Сегодня День Святого Валентина! По дворцу снова везде развешаны гирлянды остролиста, белых цветов из королевской оранжереи, пучки омелы, и везде целующиеся... Словно Рождество вернулось на один день... С утра заглянула вся улыбающаяся и свежая Анна Стенхоуп, и мы выпили с ней этот новый напиток - кофе из романтических чашечок в красные сердечки и ангелочки... В такой день не охота спорить или ссориться, так что, у нас сегодня перемирье. Поболтали о сем и о том... День Валентина... Его Величество сегодня несомненно устроит праздник к вечеру, положит в карман веточку омелы и будет снова всех целовать под своей карманной омелой, поднимая с веточкой руку вверх, над головой очередной придворной дамы, к устам которой он пожелает припасть в поцелуе! Его любимое развлечение. Отказать королю невозможно. Но многие дамы просто грезят об этом поцелуе под омелой с Генрихом Тюдором! Что ж, надеюсь, больше всего их сегодня достанется моей сестре, Джейн. Она их заслужила больше всех нас...
Elizabeth Seymour: Весна... Все дышит весной! Воздух чист, прохладен и свеж; ветер приносит издалека едва уловимый аромат первых весенних цветов; снег тает и бежит ручьями... Весна, весна в Лондоне, за городом и конечно же в Вулфхолле... И пусть в нашем имении снег лежит дольше всего, солнечный свет и здесь будит его, обращая в воду... Рыжий пес Тюдор носится, как угорелый, по огромному подворью перед замком; откормленный, отчищенный, довольный жизнью... Я рада его видеть после нескольких недель при Дворе и непродолжительной, но мучительной болезни, которая настигла меня в большом городе. -Сегодня будет пикник! - Заявляю я слугам, и даю распоряжение расчистить от снега площадку у самой кромки сада; усыпать землю опилками и соломой, установить вертел, приготовить кастрище, принести дрова и разместить небольшой стол и удобные стулья. В погребе Вулфхолла лежат огромные, обложенные кусками льда куски замороженной оленины, тушки перепелов, мясо кабана... Я спускаюсь в погреб и замерзшими пальцами выбираю лучшее: внушительный кусок красной дичи для Томаса и Генри ( они обещали явиться к ужину!), парочку перепелов для себя и Анны, которая приехала вместе со мной из столицы. - Разморозить и замариновать! - Даю распоряжение снова, и мясо отправляется на кухню, готовиться. Мы испечем его прямо во дворе и там же и съедим, запивая горячим пряным вином. Анна не слишком рада этой перспективе. Она не любит неудобства, не терпит дискомфорт и простоту, к тому же - кажется, она снова беременна, и от запаха жаренного мяса, готовящегося на кухне к обеду, ее слегка тошнит. Интересно, кто отец ребенка в этот раз? Эдвард отбыл по приказу короля во Францию, уже как месяц, а ее тошноте не больше двух недель... Однако, я продолжаю играть роль радушной хозяйки Вулфхолла, делаю вид, что мне нет дела до ее беременности и готовлю ей лимонно-мятную воду, устраняющую это неприятное чувство, когда мутит. Знаю, что поможет, и она сможет во всяком случае, повеселиться с нами. После, отправляюсь на кухню, чтобы замесить тесто для пирога. Начинкой будут засахаренные вулфхолловские груши и мед. Замок наполняется безумным ароматом выпечки, и наша кухарка бранит меня, что негоже леди печь пироги, а пирог уже готов: румяный, пышный... Отмахиваюсь от слов кухарки, смазываю его поверхность кусочком коровьего масла и накрываю чистым полотенцем - пусть станет мягким! На подворье раздается шум - приехали Генри и Томас. Костер уже весело трещит, поедая дрова, и пока братья переоденутся, согреются и выпьют горячего вина с дороги - от пламени останется лишь жаркая зола, на которой мы и зажарим мясо. Этот процесс нетерпеливо ожидает Генри, я знаю, как он любит подобные маленькие семейные праздники. Бедный мальчик! Ему меньше всех из нас досталось родительской любви. Мать к тому времени уже здорово выпивала, отец болел, у Эдварда небыло времени заниматься им, Томас вечно насмешничал... А он вырос настоящим красавцем: рослым, сильным, просто рыцарем из девичьих грез... Жаль только, что как и все мы - Генри своенравен и часто сначала делает, а потом думает. Вернее - думает за него Эдвард... Как в этот раз. Мы все знали, что его связь с Мэри Тюдор не окончится добром. Так и случилось. Мэри была беременна. От нашего Генри. Все держалось в строжайшей тайне, благодаря связям Эдварда и милорда Шапуи. Я сама узнала об этом месяц назад, от Эда. Ребенок родился живым и здоровым, все это время находясь и вскармливаясь у леди Гертруды Блаунт. Пока Эдвард не решил, что делать дальше - пристроить его среди своих детей. Это малютка Джейн. Джейн Сеймур, названная в честь нашей несчастной сестры-королевы. Когда темнеет, мы уже сидим у горячего кастрища, Генри поворачивает ручку вертела,следит, равномерно ли запекается оленина, Томас разливает по кружкам глинтвейн... Перепела уже готовы, осталось красное мясо. Еще немного... Анна то и дело жалуется, как ей неудобно, как ей плохо, как жестко мясо перепелки и горек глинтвейн, а пирог перепечон. Кроме нее никто ни на что не жалуется. Все лопают с удовольствием, а Томас с удивительной, не свойственной ему любезностью ухаживает за женой Эдварда... То подушку под бок принесет, то подует на ломоть пирога, который Анна с аппетитом уплетает за двоих, то развеселит шуткой, то разведет глинтвейн, чтобы он не был таким крепким... Я смеюсь, не сводя глаз с этой странной парочки, все еще отказываясь верить в то, что так очевидно... Талия Анны пока еще тонка, но скоро правда сама выйдет наружу. Ложимся спать поздно, ближе к одинадцати. Моя спальня смежная со спальней Томаса и Генри. Анна спит в другом крыле. Так в свое время распорядился Эдвард. Я ворочаюсь, не могу уснуть. Зажигаю свечу и принимаюсь за чтение. За полночь слышу осторожный скрип двери. Кто-то вышел в коридор. Тихие шаги проходят мимо моей спальни и удаляются в противоположном направлении... Любопытство берет свое. Я гашу свечу, и стараясь не шуметь, отворяю дверь. Рассевая ночной мрак, по коридору, с зажженной свечой в руке шествует Томас. Он идет к Анне Стенхоуп. Крадется, как тать, думая, что никем не замечен. Значит... Анна и правда беременна, Эду еще пока ничего неизвестно, и ребенок у нее... от Томаса? Боже! Ну мы и семейка!
Elizabeth Seymour: Я не претендую на звание первой дамы при дворе Его Величества. Это не мой удел. Интриги, лукавство, достижение своего любыми способами - все это не мои методы. Мы - Сеймуры, и наши шаги к собственному величию всегда осторожны, неслышны и незаметны - как легкое дуновение ветра, как движение тени, как смена утра на день... Моя сестра, Джейн - была самой неприметной и тихой фрейлиной при Дворе - а стала королевой Англии. Мой брат, Томас - кажется развеселым и легкомысленным, а однажды станет мужем Екатерины Парр, последней супруги Генриха Тюдора. Мой второй брат, Эдвард, всегда немногословен, молчалив и, как многие считают - скучен, но никто не знает, что он вытворяет за спиной у Кромвеля сейчас, а после смерти короля Генриха возвысится до Лорд-Протектора Английского королевства. Наш племянник - принц Эдуард, родился с надеждой на Корону, его может обскакать любой из последующих сыновей Тюдора, от любой из его новых жен, но именно Эдуард станет королем! Мы - Сеймуры, и то что наше - никогда не обходит нас стороной. Мы тихо и молчаливо ждем своего часа. И словно в награду за наше терпение звезды становятся именно так, как нам необходимо, чтобы потом этот хрупкий узор, их сплетение на ночном небе разрушился в одночасье. Конечно, никто из нас не знает, чем нам придется расплачиваться за эту благосклонность Вселенной. Возможно, так, как расплатилась моя сестра - Джейн ? Или так, как расплатится мои оба брата - Томас и Эдвард? Но и минута этого присутствия под небесным Парадом Планет стоит того, чтобы испробовать ее на вкус. Все эти пророчества могут сбыться, а могут и не сбыться. Возможно - они - только химеры, хрупкие и обманчивые видения старика-прорицателя, перед которым я сейчас сижу... Он смотрит на мою ладонь и сверяет ее линии с моей звездной картой... И говорит, говорит, рассказывает о моем будущем, и о нашем будущем - будущем Сеймуров... Что ожидает меня - я не знаю и не хочу знать, потому, как только он начинает говорить обо мне, я прошу его умолкнуть и говорить о будущем братьев и маленького принца... Что ж... Посмотрим, исполнятся ли его прогнозы. Все они - восхитительны в начале и страшны в своем завершении - ибо оно является расплатой за наше величие: Эдвард отправит Томаса на эшафот; затем сам сложит голову на плахе; принц Эдуард, хоть и станет королем - умрет в юном возрасте, так и не достигнув славы своего отца и дяди... А я... Что станет со мной? Лучше об этом не знать. Звездочет говорит мне, что я переживу всех их, и проживу долго. Но счастливо ли? Да и о каком счастье может идти речь, когда я останусь на этой земле одна? Без Томаса, без Эдварда, даже без маленького принца - сына Джейн? Останутся мои дети, сын Эдварда, его сыновья от Кетрин Филолл и дочери от Анны Стенхоуп... Боже! За что мне все это? И почему я должна пережить моих родных, чтобы видеть смерть каждого? Я стряхиваю это наваждение и уговариваю себя, что обратиться к прорицателю было самой большой глупостью, на которую я только способна. Надо отложить все его слова куда-то глубоко, в одну из ниш своего сердца, чтобы со временем забыть о них. И мы возвращаемся к тому, с чего и начали. Старческий голос звездочета повторяет мне снова: - Звезды утверждают, что Король Генрих благоволит к Вам, миледи Элизабет... Подумайте над этим. Такими пророчествами не разбрасываются...
полная версия страницы